И пришёл Лукавый к человеку и спросил: «Что есть твой Бог?» И запечалился человек и сказал: «Спрашиваешь ты меня о самом сокровенном и святом для меня. Неужто и в этом искушать меня будешь?» И сказал человек:

— Бог мой — царь мой. Он породил меня, он заботится обо мне. Он даёт мне пищу мою и питьё. Ему я молюсь несколько раз в день и заветы его исполняю. И читаю я священные книги и делаю всё как записано в них. И потому, что написано в них, сужу я себя и близких своих. И слушаю я пророков и священнослужителей Бога моего, и что они говорят мне, то и делаю. И делаю я всё, чтобы ублажить мне Бога моего. И знаю я, что Бог мой мною доволен, ибо здравствую я, и сад мой полон. И верю я что, живу жизнью праведника и что после смерти буду я в раю.

И усмехнулся Лукавый и сказал:

— По образу своему построил ты Бога своего. И поскольку невелик мир твой, то и Бога своего поставил ты лишь как пастырем над собой. — И сказал он, — оглянись вокруг себя — не весь ли мир этот, и тебя и меня Бог создал. Отчего же не стремишься ты познать Бога своего и сердцем и душой, и через себя и через мир, что он создал. Отчего же поставил ты себе границы, и сказал: «Вот буду я знать Бога моего от сих и до сих». И не только ли словами ты стремишься Бога своего познать, но не сердцем? И сделал ты себе обрезание на теле своём, а на сердце твоём крайняя плоть не отъятая осталась? И отчего не свершил ты союз с Богом своим в сердце твоём и не отъял крайнюю плоть с сердца своего? И смотришь ты глазами своими и не видишь, и слушаешь ушами, но не слышишь! Ибо сердце твоё закрыто.

И думаешь ты, что слушает и слышит Бог молитвы твои, а ведь даже те учёные, которых ты знаешь, пусть и дети ещё со знанием детским своим относительно знания истинного, небесного, так даже эти учёные говорят тебе как, мал ты в государстве Бога твоего. Ибо меньше чем песчинка ты по сравнению с Землей, на которой живёшь. И как песчинка Земля твоя по отношению к светилу твоему, которое греет и кормит тебя от тысячной дробинки от песчинки милости своей. А ведь и светило твоё со всеми планетами его не больше чем прожилка малая на листе, что на дереве огромном, которое шелестит тысячами и миллионами листьев таких. А само это дерево, не больше ли оно, чем песчинка на берегу океана, который есть Бог твой, который создал всё это, и тебя и меня?

И после этого Бог наш должен с престола своего склониться, что бы выслушивать и тебя и тебе похожих по тысяче раз, и тысяче раз на день. Полно, да видит ли он тебя вообще? И как не видишь ты частиц, что тело твоё составляют, не так же и Бог наш не видит и не может видеть тебя? И дал он тебе искру божью, что раздуть ты можешь до пожара. И пламя это Богу угодно, и тогда сможет он увидеть тебя с высоты своей. Но помни, что каждое пламя жжёт, и что бы увидел он тебя, ты гореть должен, а не тлеть. И такова ли жизнь твоя — горение?

И говоришь ты, что книги священные читаешь. Но знаешь ли ты, что много разных уровней глубины и смысла есть в книгах этих. И что видишь ты в них только самую наружную сторону, а глубины их не достиг. И ведёшь ты себя подобно обезьяне, читающей ноты. И как считает она, что самое важное — это значки на бумаге, но музыки за ними стоящей не слышит, так и ты думаешь, что понимаешь слова книг этих, но музыки небесной, за ними стоящей, не слышишь.

И не ведаешь ты, что молитвы даны тебе не для того, чтобы ублажал ты Бога твоего и говорил насколько велик Он в глазах твоих (это Он и сам знает) или просил бы Бога о том и том, а для того чтобы истинно помнил ты о Нём во время даже каждого дыхания твоего.

И слушаешь ты пророков и священнослужителей в домах служения Бога твоего и забываешь ты, что и они — люди. И веришь ты им больше чем сердцу своему, ибо как сказал я, сердце твоё закрыто. И если бы открыл ты хоть чуть-чуть сердце своё перед Богом, то стали бы священнослужители и пророки твои приходить к тебе и просить, что бы научил ты их мудрости своей. Ибо если говоришь ты, что Бог твой в сердце твоём, и было бы это так на самом деле, то к чему выполнять служения, которые лишь помочь тебе в этом должны были. И если сломал ты ногу свою, то ходишь с костылями, так как сам ходить не можешь. Но когда выздоровела нога твоя, то не отбрасываешь ли ты костыли, что мешают ходить тебе? Так же и молитвы в домах служения Богу твоему — костыли они для сердца твоего, но когда поселил ты Бога твоего в сердце своём навек то и их, как костыли, отбросить должен.

И говоришь ты, что судишь близких твоих и соседей по тому, что написано в книгах твоих. И не это ли вершина вершин гордыни твоей необъятной? Как комар, даже нет, меньше чем микроб ты в глазах Бога твоего и туда же? Судить с глазами и ушами закрытыми плотно, тех, кого не создал ты и не носишь в лоне своём? Помилуй, уж не богом ли себя считаешь? — Тут Лукавый снова усмехнулся. — Да как судить ты их смеешь, если не видишь ни рождения их, ни жизни, ни смерти. Даже Бог твой не судит их в сердце своём, а ты хочешь быть лучше его? Не лучше ты и граблей, что плуг судят за то, что в землю он слишком глубоко вонзается.

И думаешь ты в простоте душевной, что один только шаг отделяет тебя от Бога твоего, и думаешь, что стоит тебе сделать этот шаг, как будешь ты у Бога «за пазухой». И не понимаешь ты, что стоит тебе подняться на один шаг, как увидишь ты, что и оттуда нужно шаг сделать, чтобы до Бога дотянуться. И затем ещё один. И так без конца. Однако и первый твой шаг, что ты сделал, приняв идею, что Бог есть и, выполняя ритуалы, считаешь ты путем, почти пройденным между тобой и Богом. И не думаешь ты, что шаг этот — как первый шаг муравья, что на Эверест решил взойти, и что перед тобой путь такой же длины, чтобы истинно достичь настоящего Бога твоего?

И усмехнулся Лукавый и ушёл, а человек не заплакал, но упал на лицо своё и был три дня как мёртвый.